«Ранен! — поняла Александра. — Я опоздала!»
Оставалась надежда, что Илью оставят на лечение. Но он встал, и Громов помог ему одеться. Здоровой рукой Илья поднял лежавшую амуницию и забросил на плечо. Он пошел по направлению к ней, о чем-то беседуя с Громовым, и Александра поняла: уезжает! Она упустила свой шанс!
Он прошел шагах в пяти, не заметив ее.
— …Окажите помощь раненым и не смотрите, что очхи! — услыхала она такой родной голос. — Такие же люди.
— Непременно! — заверил Громов. — Только у нас мало врачей и некуда класть больных.
— Скажу в штабе — помощь пришлют! — заверил Илья. — За нами вышла казачья сотня, с минуты на минуту она будет здесь, используйте казаков как санитаров. Ночью они будут охранять госпиталь. Раненых можно класть просто на землю, подстелив им сена, до утра дотерпят. Своих я заберу; тяжелых вроде нет…
Замерев, Александра смотрела, как солдаты в пятнистой форме грузят в кузов подъехавшего автомобиля раненых, заскакивают сами, вот Илья садится в свою смешную машину, она трогается… Он уехал, так и не увидев ее. Любимый, родной, единственный… Александра хотела заплакать, но не смогла.
— Какой человек! — сказал подошедший Громов. — Храбрец, умница, воин! Как он этих?! — Громов довольным взглядом обвел усеянную телами дорогу.
— Его сильно ранили? — спросила Александра.
— Ерунда! — махнул рукой доктор. — Картечь пробила мякоть, кость не задета. Заживет за неделю. Ну, что, Александра Андреевна, — добавил Громов, — отдохнуть нам не пришлось, а ночь предстоит бессонная. Пора в операционную!
Последующие дни Александра прожила почти бессознательно. Работы было столько, что спала она урывками, и это было по-своему хорошо. Не было времени думать, не хватало сил переживать. Они собрали раненых очхи, лечили и выхаживали их, но многие все равно умерли. В том числе раненный в живот солдатик, перевязав которого, она опоздала к Илье. У Александры мелькнула мысль: зря она это делала! Но мысль была запоздалой и ненужной, она ее отогнала. Из штаба корпуса прибыли санитарные машины, раненых очхи, а вместе с ними и веев увезли, в палатах стало свободнее. На фронте установилось затишье, раненых везли мало, пришло время нечаянного отдыха. Александра сходила в баню, санитарка постирала и погладила ей платья, в один из таких дней Громов вызвал ее к себе.
Александра шла, недоумевая. Санитарка, передавшая приглашение, пояснить ничего не смогла, Александра не знала, что думать: прежде начальник ее не приглашал. Еще более удивилась она, перешагнув порог кабинета. Громов встретил ее у дверей. На нем был новенький, отглаженный мундир с золотыми погонами, а на маленьком столике у окна, как заметила Александра, стояла откупоренная бутылка вина и конфеты в вазочке.
— Проходите, Александра Андреевна, присаживайтесь! — засуетился Громов, придвигая ей стул. — Пожалуйста!
Александра села. Громов немедленно налил ей вина, плеснул и себе в бокал, после чего устроился напротив.
— Извините, что угощение небогатое: все, что смог достать в этой глуши! Ваше здоровье!
Они чокнулись, Александра отпила.
«Неплохое! — подумала, ставя бокал. — Как давно я не пила вина!»
— Угощайтесь! — Громов придвинул вазочку.
Однако Александра есть не стала. Вместо этого посмотрела на доктора.
— Я понимаю: вы удивлены! — Громов смущенно кашлянул. — Я объяснюсь. Если не возражаете, с самого начала?
Александра кивнула.
— Когда мне сообщили, что в госпиталь приезжает медсестра-ари, я не обрадовался, — начал Громов. — Подумал: экзальтированная дамочка, желающая продемонстрировать свой патриотизм. Поэтому сразу определил вас на тяжелую должность. Думал: вы испугаетесь и запроситесь обратно. Этого не произошло.
Александра молчала.
— В скором времени я убедился, что вы не только отменный специалист, но и замечательная женщина. Эпизод с нападением очхи это подтвердил. Вы первой вызвались остаться, хотя лично вам плен угрожал особыми неприятностями. Именно тогда я понял, что вы для меня не просто сотрудница.
«Это он о чем?» — не поняла Александра.
— Я стал наводить о вас справки. Узнал, что вы никому не пишете и ни от кого не получаете писем, следовательно, одиноки. Мне рассказали, что у вас был жених, но он предпочел вам другую. Тогда я решился. Понимаете… — Громов явно смущался. — Я старый холостяк, мне тридцать пять. Однако и вам не семнадцать. Я вей, вы — ари, но эти различия имели значение до войны. Сегодня многим понятно, что в скором времени дискриминационные законы будут упразднены. И тогда… Я знаю: вы бедны, но у меня есть, что предложить. Мои родители владеют поместьем к западу отсюда, оно дает приличный доход, а сейчас, когда спрос на продовольствие вырос, прибыль умножилась. Родители — добрые и душевные люди, они с радостью примут невестку. Вы не будете прозябать в глуши. После войны я открою собственную клинику; врач я, как вы, наверное, успели заметить, хороший, клиника принесет состояние. Если пожелаете, то сможете в ней работать, я не стану препятствовать. Я современный, цивилизованный человек и с пониманием отношусь к желанию женщины проявить себя не только в семье. Вы не будете разочарованы. Женщина, согласившаяся разделить со мной свою судьбу, не пожалеет об этом…
«Кажется, меня сватают!» — догадалась Александра.
— Вы ошиблись в своих выводах, — перебила она. — У меня есть жених!
— У вас? — Лицо доктора выражало изумление.
— Более того, вы с ним знакомы!
— И кто же он? — Громов по-прежнему не верил. — Кто-либо из штаба корпуса?