С заключением мира моя Воронья Слободка разъехалась. Остались Мария с девочкой, они перешли на содержание Прова. Семья вернулась под прежний кров. Все были при делах. Пров содержал дом, Мария в нем прибиралась, Рик командовал ротой, Антон творил историю, Ула занималась в школе фельдшеров, жена Рика, Елена, создавала мужу уют, а ее папаша, перебравшийся к зятю, ходил на службу. Никто не видел, как капитан пьет, или делали вид, что не видят. Компанию мне составлял Васька. Из обитателей дома бездельничали только мы двое. С представителем кошачьих мы нечаянно подружились. Катя сильно осложняла Ваське жизнь, кот стал прятаться в моей комнате: сюда оторва заглядывать боялась. Собаки не любят пьяных, коту было плевать. Мы на пару валялись на кровати, я гладил кота за ушами, тот довольно урчал.
— Мы с тобой оба несчастные! — объяснял я коту. — Меня выгнали, а ты без подружки.
Васька жмурился, всем своим видом показывая, что подружка ему ни к чему, его и без того неплохо кормят.
— Примитивное существо! — укорял я. — Только бы жрать! Отъел ряшку! А как же любовь? Вот придет март…
Кот потягивался и зевал, давая понять, что до марта еще далеко и думать о таких пустяках рано.
— Думаешь, привезу тебе подружку? Специально поеду? Ни за что! Вы здесь расплодитесь и обожрете веев!
Васька брыкнулся на бок и задрал лапы, показывая живот. Дескать, о чем ты? Сколько туда поместится? Я почесал живот, Васька заурчал. За этим занятием и застал меня постучавший в дверь Пров.
— Илья Степанович! — сказал почтительно. — Дозвольте обратиться!
— Валяй! — разрешил я.
— Правление профсоюза работников домашнего хозяйства уполномочило меня предложить вам стать кандидатом на выборах в Учредительное собрание!
— Ух ты! — Я пхнул кота в бок. Васька недовольно мявкнул и шмыгнул под кровать. — Большой у вас профсоюз?
— Крупный! — сказал Пров гордо. — В одном Петрограде пятьдесят тысяч!
— Кто у вас главный?
— Я! — ответил Пров, потупясь.
— Не рассказывал!
— Вы не спрашивали! Согласны?
— Пров! — Я встал. — Считаешь: меня выберут?
— Илья Степанович! — обиделся он. — Вы газеты читаете?
— Нет! — сказал я. — Это вредно для пищеварения.
— Десятки партий и движений хотят видеть вас своим кандидатом. Для них это беспроигрышный вариант. Веи вас любят и проголосуют с удовольствием. Каждый день сюда приходят депутации, но я их не допускаю. — Пров хитровато сощурился. — Вы ведь не велели…
«Жулик! — подумал я. — И умница! Почему бы и нет? Поучаствую в будущем страны…»
— Вам нужно всего лишь выступить и объявить о своем согласии, — продолжил Пров. — Собрание завтра в театре.
«И ты его уже назначил! — понял я. — Хитрец!»
— Говорить много не нужно! — успокоил Пров. — Покажитесь людям! Вас давно не видели…
В следующий вечер я сидел в ложе театра, наблюдая за заполнявшей зал публикой. Судя по одежде, это были простые люди: горничные, повара, лакеи… В толпе мелькали люди с фотокамерами и с блокнотами — репортеры.
«Что я скажу? — терзался я. — Какой из меня оратор? Нельзя было соглашаться! Меня осмеют, репортеры разнесут это по газетам — из дома нос не высунешь! Ты и так не высовываешь!» — успокоил я себя, но мандраж не проходил.
Тем временем на сцену вынесли трибуну.
«Это для меня!» — понял я, впадая в панику.
На сцену поднялся Пров.
— Граждане! — сказал он торжественно. — Мы собрались, чтоб выдвинуть кандидатом в депутаты Учредительного собрания от нашего профсоюза Илью Степановича Князева. Я рад сообщить, что он принял наше предложение!
Зал зааплодировал. Некоторые вставали и размашисто хлопали.
«Да! — подумал я. — Аванс!»
— Прошу вас, Илья Степанович!
Предварительно мы оговорили с Провом сценарий.
— Вы должны спуститься из ложи и войти в зал по проходу к сцене, — наставлял мажордом. — Люди хотят видеть вас вблизи! Многие придут лишь за этим!
И вот теперь, как последний дурак, я шагал по проходу, натянуто улыбаясь вставшей публике. Она аплодировала, не жалея ладоней. Я свернул с центрального прохода к сцене, и в этот миг случился казус. Мария с дочкой сидели в первом ряду. Пров красовался на сцене, Мария аплодировала, маленькая оторва осталась без присмотра, чем немедленно воспользовалась.
— Дядя Илья! — Она рванулась ко мне, и я невольно подхватил ее на руки.
Увидев это, публика зааплодировала сильнее. Катя вцепилась в меня изо всех сил, оторвать ее без скандала не было возможности, и я поднялся на сцену с ушастиком на руках. Я думал отдать его Прову, но тот поклонился и убежал.
Мгновение я стоял в растерянности, затем осторожно отделил Катю от себя и поставил на трибуну. Ушастику это понравилось. Ее совершенно не смутило внимание публики, похоже, что наоборот — Катя приосанилась и, взявшись за подол, сделала книксен.
«Пров научил!» — понял я.
По притихшему залу побежали смешки.
«Ну вот! — подумал я. — Выступил!»
— Эту девочку, — сказал я отчаянно, — зовут Катя. Она сирота. Ее отец погиб на войне, мать стала беженкой. Она из тех женщин, что жили в моем доме в войну. Там мы и свели знакомство.
Зал притих.
— У меня самого детей нет, — добавил я. — Я вообще неженатый.
— Правду говорят, что ты сын царя? — крикнул вей из третьего ряда.
Публика загудела: осуждая то ли спросившего, то ли меня.
— Если б был сыном царя, — рассердился я, — то сидел бы на троне, а ты б мне кланялся. Однако ты сидишь, а я перед тобой стою.
Публика захлопала. В центре зала встал пожилой вей.