Рота Его Величества - Страница 108

108

— Да хоть бы и царя! — сказал громко. — Мать-то наша, вейка. Вот ты! — Он ткнул пальцем в задавшего вопрос. — Ты хоть одну сироту в дом впустил?

Вей из третьего ряда вобрал голову в плечи.

— А он впустил! — продолжил пожилой. — И не одну — сорок! — Зал одобрительно зашумел. — Дом им отдал, сам в казарму перебрался, кормил, поил сирот всю войну. Кто еще так сделал, а? Никто!

Зал зашумел громче.

— Если кого избирать депутатом, то только Князева! — заключил вей. — Тут и говорить не о чем! Одно хочу спросить тебя, Степанович. — Вей повернулся ко мне. — Говорят и пишут, что мы с очхами объединяемся. Это как получается: воевали с ними, гибли, а теперь целоваться?

В зале закричали, затопали ногами. Я подождал, пока они угомонятся.

— Давайте подумаем: кто такие очхи? — сказал в наступившей тишине. — Не знаю, как вы, но я их видел. Они такие, как и мы. Одна голова, две руки и две ноги, и такие же уши. (В зале засмеялись.) Я не заметил, чтоб им хотелось нас убивать. Некоторое время я жил в Союзе. Очхи бедны, но это не потому, что они не хотят работать. Это трудолюбивые люди. Много лет мы брали с них золото за пшеницу — год от года все больше и больше. Только вы это золото не видели: оно оседало в руках сановников. И тем все было мало: потребовали отдать золотые рудники. А на что очхи купить хлеб? (Зал, недовольно гудевший, притих.) У них ведь тоже дети, и они хотят есть! У них было плохое правительство, но и наше, прежнее, не лучше. Вместо того, чтоб договориться, они затевали войны. Тысячи убитых и раненых, много сирот. — Я положил Кате руку на плечо. — Нравится вам это или нет, но пока в Новом Свете две страны, они будут воевать. Причина найдется. Опять жертвы, новые сироты? Объединение избавит нас от войн. Я сомневаюсь, что веи станут целовать очхи, хотя некоторые женщины уже целуют. (В зале засмеялись.) Уже то хорошо, что прекратим стрелять. Разве что подеремся, выпив…

В зале снова засмеялись.

— Веи и очхи нужны друг другу. У нас есть плодородные земли, у них — золото и другие металлы. Войдя в одно государство, мы станем сильнее и богаче. Главное, не отдать все в руки тех же сановников. И мы не отдадим!

— Ур-ра! — завопила маленькая оторва.

— Ур-ра! — отозвался зал.

Публика хлынула к сцене. Замелькали вспышки фотоаппаратов. Подскочившая Мария забрала Катю — и вовремя. Толпа, ворвавшись на сцену, стала меня качать. Я взлетал в воздух, молясь, чтоб число подбрасываний совпало с числом поимок. Слава богу, сошлось…

* * *

— Кто подсказал тебе идею с девочкой? — спросил Зубов назавтра.

— Сама подбежала!

— Вот! — Он шмякнул на стол пачку газет. — Везде пишут: кроха сиротка со слезами на глазах умоляла публику поддержать дядю Илью, который спас ее от голода.

— Не умоляла! — возразил я. — Крикнула разок: «Ура!»

— Кандидаты бросились искать сироток, чтоб агитировали за них, — продолжил Зубов. — Но с этим трудно: дети врать не умеют, а кандидаты прежде сироток не баловали. Хорошо тебе: в любом округе проголосуют! А я жандарм! В Петрограде баллотироваться нельзя: здесь жандармов не любят. Выбрал сельский округ, но и там не просто. — Он вздохнул. — Агитировать некому.

— Я хоть не кроха, но тоже сиротка! — сообщил я. — «Ура!» кричать умею.

— Ты серьезно? — расцвел он.

— Одному в собрании мне будет скучно…

Собрание открылось осенью: ровно в назначенный день. Для заседаний был снят театр: здания парламента в Петрограде не имелось. Из Союза прибыли депутаты очхи: сто мужчин и женщин в одинаковых костюмах и платьях. На улицах на них смотрели с любопытством, но камнями не бросали — и то хорошо! Делегацию Союза возглавлял Семенихин — в таком же костюме и галстуке. Прибывших хотели расселить в гостиницах, но Семенихин попросил казарму. Ливенцов спорить не стал: лучше иметь дело с коммунистом, контролирующим депутатов, чем с толпой диких вождей. Вожди толпились с нашей стороны; пользуясь свободой слова, в Учредительное собрание пролезли жук и жаба: богатые и бедные, люди дела и любители поболтать. И вот теперь все они: веи и очхи, примкнувшие к ним немногочисленные ари, общим число в двести человек, сидели в зале, устремив взгляды на сцену, где за столом, накрытым скатертью, маялся один. Вернее, в зале сидели сто девяносто девять. Двухсотый депутат располагался на сцене и чувствовал себя отнюдь не комфортно.

— Уважаемые делегаты! — сказал я, откашлявшись. — Меня зовут Илья Князев, главы делегаций поручили мне открыть и вести заседание. Так получилось, что я гражданин сразу двух стран…

— Знаем! — крикнули из зала. — Ближе к делу! Поручили — открывай!

— Других предложений не будет?

Зал ответил молчанием. Попытка отсидеться в заднем ряду провалилась, и я обреченно придвинул к себе листки.

— Вашему вниманию предлагается повестка дня…

В последующий месяц я спал урывками. Ливенцова с Семенихиным избрали в президиум вместе со мной, но у них вести собрание не получалось. Веи игнорировали замечания Семенихина, очхи подозрительно косились на Ливенцова. Я рычал на тех и других; удивительно, но слушались. Хоть со скрипом, но дело шло. За объединение проголосовали с ходу. Очхи — как один, от веев — чуть больше половины делегации; этого, однако, хватило. Делегации вели себя по-разному. Очхи читали заявления по бумажке, а после голосовали скопом, наши лезли на трибуну болтать и красоваться. После отдельных выступлений в зале поднимался бедлам, нередко перераставший в драку, в театре стали дежурить мои бойцы. Стоило мне позвонить, как «танки» врывались в зал, хватали возмутителей спокойствия и тащили прочь.

108